Понятно, что человеку легче ощутить и осознать свою «самость» в пределах малого пространства. Именно там возможны отношения, которые можно охарактеризовать как семейные, родственные. Здесь уже можно говорить о «любви», «сочувствии», «братстве» и так далее. При этом само традиционное общество вовсе не распадается на множество изолированных общин (хотя такая тенденция может и присутствовать). Общины вступают друг с другом в разнообразные ассоциации, выстраивая некие верхние этажи, откуда движение идёт уже на самый верх, поднимаясь на общенациональный уровень. В конечном итоге, сама нация (от лат. «natio» - «род») выступает как «народ», «родина» - собор родных людей, связанных общностью происхождения, языка и культуры. А также - властью государя – отца нации, руководителя всенародной общины.
Показательно, что выборные учреждения традиционного общества были многоступенчатыми – одна общность делегировала своих представителей наверх, объединяясь с другими. И в этом плане стоит коснуться земского самоуправления, существовавшего в Московской Руси. Выборные от общинников составляли особый орган – земскую избу, которая функционировала при земском старосте – выборном руководителе уезда. Староста выбирался крестьянами, а также населением городских общин. Последние сохраняли унаследованную от общин киевского периода организацию по сотням и десяткам. Горожане, жившие на государственных («черных») землях, составляли т. н. «черные сотни». Земский староста и земская изба заведовали городским хозяйством, разверсткой земли. Она могла обсуждать дела крестьян и посадских людей, доводя свое мнение до воеводы или же до самой Москвы. Воевода не имел права вмешиваться в компетенцию органов земского (общинного) самоуправления. Выборные от посадской общины принимали участие в деятельности Земских соборов, являвшихся съездами представителей от русских сословий и регионов.
Делегаты времен традиционного общества сами составляли собственную «общину», члены которой хорошо знали друг друга. В системе же современной демократии, с его огромными округами, люди вынуждены сразу же делегировать своих представителей на все уровни, даже и на самый высокий. И такой представитель будет оставаться малоизвестной, для них, фигурой. Его, конечно, могут всячески распиарить СМИ, но ведь любой пиар, так или иначе, навязывает человеку всего лишь образ, который может иметь весьма приблизительное отношение к действительности.
Такое положение дел необходимо олигархии, прежде всего, капиталистической. Ей намного легче контролировать «делегата», образ которого можно навязать большой массе людей. При этом, дело не только и даже не столько в выборах (и в политике вообще). Капитализму выгодно растворение личности в больших коллективах, где она легко подвержена эксплуатации, манипуляции и тому подобному. Более того, в конечном счете, все сводится к тотальному отчуждению человека от своих родных, соседей, друзей, сослуживцев, а, в конечном итоге, и от самих себя. И в высшей мере показательно, что жители крупных городов живут скученно, однако слабо знают своих соседей – или даже не знают их совсем. Вроде бы налицо противоречие, но всё вполне логично – полноценная коммуникация невозможна между людьми обезличенными, прошедшими редукцию собственных качеств.
Тут, разумеется, самое время вернуться к городской теме. Нынешний город вполне укладывается в логику капитализма, который загоняет людей в разнообразные крупные, обезличивающие и отчуждающие, общности – на гигантские заводы, тиранические корпорации, политические партии и т. д. Современный город – такая же точно общность.
К слову сказать, основы такого вот города возникли в Европе, еще во времена феодализма – именно оттуда пришло к нам это тесное социокультурное, «тюремное» пространство, странным образом сочетающее скученность и отчуждение. Хвалёный европейский город, который считается очагом человеческой культуры, представлял собой весьма плачевное зрелище - нагромождение домов, узкие улицы со сточными канавами посередине. В русском же городе плотность застройки была намного ниже, и благодаря этому многие горожане могли заниматься даже молочным скотоводством – скотину было легко выгонять на пастбище по прямым и просторным московитским улицам. При этом саму планировку рассчитывали как можно более быстрый выезд из города.
«Главным богатством России был и остаётся избыток пространства, - отмечает Р. Багдасаров. - Традиционный русский город резко контрастировал с западной урбанистической застройкой. В Лондоне, Париже, Мадриде, даже Праге, абсолютно непредставимы сады вокруг домов обычных горожан (дворцы иное дело). В Москве XVII века такой подход был нормой. «При каждом доме есть непременно сад и широкий двор; оттого говорят, что Москва обширнее Константинополя и более открыта, чем он», – писал Павел Алеппский. Весной город утопал то в яблоневом, то в вишнёвом цвету, а затем его накрывала волна сирени, особенно любимой москвичами. Задолго до того, как в Европе стали разбивать общедоступные парки, в Москве отводились громадные площади под увеселительные сады и луга». ( «Качество жизни в русской цивилизации»).
Сразу видно отличие русского сознания от западного. С одной стороны, для него характерна «волевая» воля к простору, которая выразилась в создание мощнейшей, территориально однородной Империи – российского «Большого Пространства». С другой стороны русский Простор состоит из множества небольших общин, соединенных воедино путем самых разнообразных ассоциаций. А вот для Европы характерно стремление к среднему типу – стягиванию людей в рамки огромных общностей, отличных как от общин, так и от общенациональных коллективов (которые в традиционном обществе представляли собой те же общины). В принципе, такие общности - «средние пространства» - можно сравнить и даже отождествить с феодами, владениями феодалов. И в этой оптике европейский город выглядит тем же самым феодом, но только конкурирующим с феодальной аристократией. Вообще же, западный капитализм – это феодализм, всегда выражающийся в стремлении подчинить государственную и народную жизнь интересам олигархических клик.
Надо особенно подчеркнуть, что в настоящий момент западные элиты осуществляют деиндустриализацию западного же общества, которое сопровождается сохранением урбанистической, мегаполисной цивилизации. Во многом это обусловлено соображениями выгоды, столь значимой для олигархии. Сегодня стало выгодным вывозить производства в страны третьего мира, используя тамошние льготные налогово-финансовые условия. Однако, и мегаполис по-прежнему выгоден, ибо он продолжает собирать огромные массы людей, которыми легко манипулировать (Характерно, что сами элитарии всегда организовывались в группы «общинного», «родственного» характера, навязывая крупные общности всем остальным.) И если западная промышленность вывозится в страны третьего мира, то из стран третьего мира в мегаполисы завозиться дешевая рабочая сила. Таким образом, очевидно, что индустриализм вовсе не является неотъемлемой частью мегаполисной, феодальной цивилизации. Его использовали в определенный момент, заставив выполнять функцию некоего социокультурного механизма, но потом пришло время деиндустриализации. Теперь роль индустриализма играет «сервилизм», основанный на преобладании сферы услуг. Именно туда сегодня стягиваются основные человеческие ресурсы Запада.
Существует и еще одна серьезная проблема – виртуализация. Как уже отмечалось, для мегаполисной цивилизации характерно отчуждение, которое современному человеку очень сложно преодолеть в реальном пространстве – даже если оно сжато вокруг него. Компенсировать это отчуждение он пытается при помощи «виртуального пространства», всё более активно задействуя ресурсы Интернета, в чем ему помогает гипертрофировано развитая сфера услуг. И здесь существует большая опасность уйти с головой в виртуальный мир, раствориться уже в «сети» и в сетях. Они ведь тоже представляют собой огромные коллективы, в которых личность постоянно странствует, пытаясь преодолеть отчуждение. Олигархии, безусловно, выгодна виртуализация, она заинтересована в том, чтобы человек оказался заперт в мире своих грёз, мнимое воплощение которых ему дадут современные технологии, развивающиеся практически сугубо в потребительском направлении.
Альтернатива мегаполисной цивилизации – возвращение к «малым общинам» (пространствам) на новом технологическом уровне. (Те же «сети» можно использовать и для борьбы с тиранией самих «сетей».) Такие общины могут реально существовать лишь при условии дезурбанизации, ликвидации мегаполиса и перехода на совершенно новую систему расселения. Современный крупный город убьёт любую общину или же переформатирует ее так, что она станет его безликим придатком.
В качестве примерной модели нового, постурбанистического поселения можно представить «город-сад», состоящий из трех частей. Первая часть – это парковая зона, организованная по типу ВВЦ – с местами для отдыха, развлечений, а также обменом информацией в реальном пространстве. Значительную часть парка занимает лесной сектор.
Вокруг паркового пространства расположены жилые строения – промышленные и сельскохозяйственные, численностью в 5-15 тысяч человек. Основной их формой будет, как очевидно, двухэтажный коттедж. Само поселение – самоуправляемая община, живущая в условиях прямой демократии – с Советами, народной милицией, всеобщими сходами и т. д. Общину эту можно назвать волостью, которая и станет базовым малым пространством. Именно от волости избираются депутаты парламента (с обязательной возможностью отзыва). Сам делегат в парламент обязан отработать значительное время в местном Совете. Внутри волости существуют территориальные общины, которые также самоуправляются, но подчиняются решениям Совета.
Волостной пояс, в свою очередь, окружается промышленно-сельскохозяйственным поясом, где находятся различные предприятия. На предприятиях, вне зависимости от формы собственности, действует рабочий Совет, который и осуществляет самоуправление трудового коллектива. Каждое предприятие посылает одного депутата в городской Совет. По сути, волости, общины и предприятия образуют нечто вроде федерации. Здесь снимаются противоречия между городом и селом, промышленностью и сельским хозяйством.
При этом «демократия малых пространств» (политическая и хозяйственная) могут и должны великолепнейшим образом сочетаться с сильной властью главы Государства, а также с имперским «Большим Пространством». Последнее только и способно предоставить «малым пространствам» геополитическую защиту от диктата «средних пространств» (в первую очередь вездесущих транснациональных корпораций – ТНК). «Простого» национального государства сегодня мало, оно уже не в состоянии сохранять суверенность перед лицом стремительно разворачивающейся глобализации.
Александр Елисеев, http://www.zavtra.ru/content/view/krizis-megapolisa/
в Живом Журнале
ВКонтакте
