Русская Община

— Игорь Иванович, есть легенда о добровольце, который прибыл в Приднестровье со своей собственной трехлинейкой. Есть предположение, что это были именно Вы….

— Вообще-то нас было двое с трехлинейками: я и мой покойный друг Андрей Цыганов, который там погиб 3 июля в Бендерах. Да, мы действительно поехали туда с нашими трехлинейками. В марте месяце мы решили отправиться в Приднестровье.

Во время одного из военно-исторических парадов произошел эпизод, в котором один персонаж (его бы сейчас назвали диванным патриотом, но тогда не было интернета и патриоты были несколько иными, но по сути то же самое), так вот некий персонаж, когда мы маршировали в форме Первой мировой войны, крикнул из толпы: «Ряженые! Почему вы до сих пор не в Приднестровье?!" Наверное, это было в конце марта или в начале апреля.

Нас это тогда очень сильно задело. Буквально в тот же вечер мы с другом переговорили и решили ехать в Приднестровье как только я сдам экзамены и осуществлю защиту диплома. Защита у меня была 15 июня, — соответственно 16-го мы уже сидели в поезде.

Поскольку до этого мы уже собирались туда (не очень активно), то практически в течение трех месяцев мы восстанавливали наши трехлинейные винтовки — копанные, найденные на месте боев. К отъезду наши винтовки были условно исправными.

У меня вообще не было подачи магазина (то есть пружины не было) — приходилось каждый раз по одному патрону заряжать. У него пружина была, но слабенькая (по три патрона он мог заряжать в магазин).

Однако у меня был приемник более менее сносный, а у него абсолютно изношенный. Поэтому у него почти после каждого второго выстрела гильзу раздувало в приемнике, и ее приходилось выбивать шомполом из ствола как в старинных ружьях.

— Может быть расскажете, как они к вам попали?

— Винтовки из-под Вязьмы. Моя была — выпуска 1940 года. Какая у Андрея — уже не помню. Советское оружие (с кольцеобразной мушкой).

— Иными словами винтовки готовились конкретно к этой войне? Раньше их у вас не было?

— Нет, они были в музейном виде, но они не были приведены к бою…

— Я слышал, что с этими же винтовками Вы участвовали в операции, которую можно условно назвать «Брусиловским прорывом» (реконструкция, на Западной Украине 1990 г.).

— Нет, тогда у нас в руках были чистые муляжи, а не эти винтовки. Эти у нас появились осенью. А весной мы начали приводить их в порядок. До этого мы их не готовили к бою, поскольку воевать не собирались, тем более с таким раритетным оружием. А как решили ехать на войну, — сразу взялись за дело: перебрали затворы, почистили, заменили спусковые шептала, которых не было.

Мы прибыли в Тирасполь 16 июня. По вокзалу ходил казачий патруль. Мы тут же подошли к нему. Объяснили, что приехали добровольцами со своим оружием. Нас привезли в штаб Черноморского казачьего войска в центре Тирасполя. На нас все глазели как на чудиков.

Некоторые люди приезжали, чтобы получить оружие, а тут двое москвичей явились со своими ружьями. Все изучали наши винтовки. Зато, благодаря тому, что мы были вооружены, нас в тот же день зачислили во второй взвод Черноморского казачьего войска и отправили на позиции в Кошницу.

Там, кстати, я познакомился с Евгением Скрипником, прапором, который сейчас у нас работает, с которым мы вместе были и в Крыму, и в Славянске.
Впоследствии он воевал в Абхазии и служил в Таджикистане. Кстати, он награжден казачьим крестом за защиту Приднестровья официальным приказом Черноморского казачьего войска.

— Как началась служба?

Первые три-четыре дня на позициях в Кошнице мы служили только с нашими винтовками. Позже у нас появился автомат (один на двоих). Нам выдали. Его забрал Андрей. А я все 10 дней, которые находился на Кошнице, воевал со своей винтовкой. Собственно говоря, противника я там в глаза не видел.

Там между нашими позициями и позициями (как мы называли) «румынов» рос большой персиковый сад. Естественно он был весь в листве. О присутствии противника мы понимали только по тому, что вечером начинались беспорядочные перестрелки.

Над нашими головами, над окопами, летали пули. Два раза за десять дней наши позиции обстреляли из минометов. Один раз ночью обстреляли ракетами. Однажды в темноте по мне снайпер стрелял (видимо, у него был прибор ночного видения), но не попал слава Богу. А так, когда все стреляли, ну и я стрелял из своей винтовки.

Поскольку звук выстрела очень сильно отличается от стрельбы автоматов, плюс к тому, пулеметный патрон, он ведь мощнее чем стандартный винтовочный с легкой пулей (какие положены для трехлинеек), то выстрелы получались очень громкими, просто оглушительными.

Зачастую, сразу после выстрела из винтовки вся остальная стрельба замолкала. Думали, что выстрелила пушка и ждали, когда будет разрыв, гадали, куда прилетит?

Так как мы знали, что с той стороны основная бронетехника противника — это плавающие бронетранспортеры (гранатомет у нас во взводе был только один — самодельный местного выпуска), — то меня оснастили бронебойными патронами. На случай, если пойдет бронетехника, чтобы я из своей винтовки по ней стрелял, как из противотанкового ружья.

Сутки у нас был отдых в Тирасполе. 30 июня нас перебросили в район вокзала. Наш взвод понес за четыре дня довольно большие потери. Потеряли 12 человек, из них шестеро убитыми. В основном погибли по неопытности. Ребята пошли вдоль железной дороги на разведку. Попали в огневой мешок. Группа была расстреляна. Из шести человек вернулся один раненый.

— В этом бою погиб Андрей?

Андрей погиб чуть позже, 3 июля в уличном бою около местного Госстраха. Пытался кинуть гранату и получил пулю в грудь. Практически напротив него находились позиции кишиневского отряда полиции особого назначения.

— И тогда Вы поменяли трехлинейку на автомат?

— К тому времени мы были уже вооружены автоматами, а винтовки носили с собой в качестве дополнительного средства.

В целом, я за время Приднестровской кампании, которая для меня длилась полтора месяца, стрелял только на вспышки, несколько раз. По ночам их стрелки проходили нейтральный квартал, вылазили на балконы и стреляли из окон, несколько раз я отвечал на вспышки. Попал — не попал? Думаю, что никуда я не попал на самом деле. А вживую я видел врага только на переговорах.

Несколько раз мы ходили прикрывать гранатометчиков, которые в упор стреляли по амбразурам во вражеских баррикадах, но в этих эпизодах кроме как стрельбу в дым, в сторону противника я ничего существенного не помню.

На самом деле это был совершенно жуткий дилетантизм. Но определенный опыт я приобрел. В первую очередь, хотя бы в том, что стал знать изнутри, что такое необученное, неорганизованное, плохо вооруженное ополчение. Что от него можно ожидать, а чего ожидать нельзя.

— А чем в итоге завершилась судьба винтовок?

— Проехать туда нам удалось совершенно спокойно. Никто даже не заинтересовался, что мы тащим. А когда надо было выбираться обратно, повсюду уже ходили патрули российских миротворцев, и производили тщательный досмотр на вокзалах. Поэтому винтовки были оставлены в Бендерах на одной из квартир, где мы базировались.

Дальнейшую судьбу их я даже не знаю. Через год я приезжал в Тирасполь, в Бендеры. Но винтовок и след простыл. Скорее всего, кто-то им ноги приделал.

Беседовал Александр Кравченко