Русская Община

Беседа 5

– Отец Михаил, сегодня я хотел бы попросить Вас продолжить рассказ о вашем опыте пастырского служения, о тех моментах, которые наиболее запечатлелись в памяти.

– Наверное, каждый священник приобретает свой опыт, что называется, на собственной спине. Я помню, как в моем приходе один человек застрелился. И семья ко мне обратилась с просьбой, чтобы его похоронить. И я сказал, простите, но я ничем не могу вам помочь. Тогда я был молодой, неопытный.

– Обиделись, наверное, на Вас очень?

– Нет, как ни странно, они не обиделись, они поняли, потому что церковные люди. Но я осознал, что когда я сказал, что ничего не могу сделать, это было совершенно неправильно, я мог очень много чего сделать. И теперь, в первую очередь, когда бывают случаи самоубийства, я ищу причины этого. Может человек чем-то болел, может быть, он принимал какое-то лекарство, на которое я бы мог потом сослаться. Можно поговорить с доктором, чтобы узнать, может, этот человек не понимал разницы между тем, что он делал и что нельзя было делать. И теперь часто мы находим возможность представить архиепископу прошение, в котором излагаются факты происшедшего, и владыка уже принимает решение благословить или не благословить отпевание. И в очень многих случаях самоубийцы находят свое утешение в церковных молитвах, тем, что мы можем их отпеть, потому что в тот момент они были невменяемы. Но даже в тех случаях, когда ничем нельзя помочь, принести утешение родственникам, конечно, можно. Пойти на кладбище, спеть Трисвятое. Вот такие вещи можно делать. Я теперь всегда это и делаю. Даже если я не могу отпеть человека, я всегда могу его проводить на кладбище и там пропеть ему Трисвятое. Сказать проповедь, назидательное слово, чтобы люди, которые пришли, ушли бы хоть с чем-то духовным, а не только с огорчениями.

Точно то же самое было у меня с одной женщиной, которая родила мертвого уже ребенка. Мне позвонили из больницы и попросили сделать что-нибудь. Я тоже по неопытности тогда сказал, а что я могу сделать, я ничего не могу сделать, это я семье сказал. Ничем вам не могу помочь, жалею, очень жалко, рад был бы чем-нибудь помочь, но не могу. Через несколько минут позвонила какая-то сестра милосердия больницы и отчитала меня с ног до головы, как это так. Как это так вы ничего не может сделать, вы что, не можете приехать, побыть с семьей! И она меня буквально научила, что надо быть на месте, надо с семьей провести какое-то время, их утешить. Помню, я приехал, мать держит мертвого ребенка на руках. Ну, мы посидели, я немножко поговорил с ними, помолился.

Но теперь я делаю, как закон, - маленький гробик я принимаю на свои руки на кладбище и несу от катафалка до могилы, держу гроб с ребенком на руках и пою Трисвятое. Также скажу назидательное слово, чтобы семья как-то почувствовала, что они не одни. Если они устроили поминки, то пойду на поминки для того, чтобы там опять всем что-то сказать. Вот такие моменты я в прошлом учел на своей спине и очень жалею, что в таких случаях мне казалось, что я не могу оказать никакой помощи, хотя можно было, как мы видим, очень много помощи оказать.

– Батюшка, вот я знаю, что в России большая беда среди русских людей, это пьянство, наркомания. К сожалению, это все имеет очень большие последствия. Здесь, в Австралии, приходится ли с этим сталкиваться?

– Да, конечно. Бывает, что нужно отпевать пьяниц и молодых наркоманов, к сожалению, это есть. Есть вот такое горе, что молодой парень, хорошо учился вроде, все в порядке, а мама не знала, что он занимался наркотиками. Взял и где-то в парке умер, нашли его через день или два и, конечно, это для матери огромное переживание, но здесь ничем не поможешь. Единственное, что я беру на себя, в этом случае, - я обязательно проповедываю на всех похоронах. Человека нельзя проводить в иной мир, не сказав о нем доброго слова. Я тогда обращаю свою проповедь к молодым, что эта смерть результат того, когда вы что-то делаете и не думаете головой, забываете, что вы не вечные, забываете, что вы не всесильные. Полезна она и для тех молодых людей, которые любят быструю езду. Таким образом, есть повод читать проповедь всему приходу. Вот это мы делаем.

– А какая-нибудь работа со стороны властей ведется в этом плане?

– Вы знаете, вся страна говорит о наркомании, о самоубийствах. В Австралии самый высокий уровень убийств молодых людей между 15-ти и 23-летним возрастом. И потому здесь ведется очень большая работа, чтобы обучать людей, молодежь, чтобы они этим не занимались. Это бывает и в школах, и по телевизору, и на молодежных беседах. Мы все время стараемся понять молодежь, то есть, что их заставляет этим заниматься, но, к сожалению, не всегда  успешно.

– Батюшка, расскажите, пожалуйста, о своей внутренней церковной работе, как у Вас кадры подбираются, те же самые старосты, сестричество, которое у Вас есть.

– В приходе мы ищем людей, которые верны Церкви, – не те, которые приходящие или мимо проходящие, а те, которые любят и регулярно посещают церковь, вот с них и начинаем. Поскольку здесь все добровольно и никто здесь зарплаты не получает, надо искать людей идейных. Старосты избираются на 3-х летний срок. Конечно, в приход иногда попадают люди, которые имеют свои цели, не всегда благородные, но постепенно мы их удаляем. Но поскольку у нас по уставу написано, что человек должен быть верным, православным, должен исповедоваться, причащаться в своем приходе регулярно. Он должен жить духом церковным, чтобы личная жизнь была непорочной. Мы, таким образом, ограничиваем определенный контингент людей, которые не подошли бы. В разных приходах по-разному находят себе старост. Но большей частью мы все знаем друг друга, не то, чтобы посторонние были у нас.

– Вот я смотрю, у Вас дьякон – итальянец, певчий. Вы его специально подбирали?

– Он был моим студентом в университете, когда я преподавал богословие, он приходил на лекции, потом он принял Православие.

– А был католик?

– А был католик. Рафаэль. Теперь он очень верный православный. Закончил богословские курсы, на которых я преподаю в университете. И вот его поставили дьяконом. Он года два был дьяконом в храме Московского Патриархата, потому что там надо было поддержать священника, а теперь у меня.

– А хор, батюшка, у Вас, как его создавали?

– Хор у нас существует практически с первых дней. Матушка первого, ныне покойного священника Александра Сафронова, Екатерина занялась этим буквально после назначения мужа на должность настоятеля. Она подучила Леониллу Алексееву, которая имеет музыкальное профессиональное образование. Когда отец Александр и матушка Екатерина уехали в Америку, Леонилла взяла хор под вое руководство и ведет его уже около 35 лет.

– А чтецы, их тоже приходится обучать?

– Да, церковно-славянскому языку.

– Тем более, что служба идет иногда и на английском.

– Ну, на английском их легче учить. Но, тем не менее, мы с ними занимаемся, чтобы они красиво читали в церкви.

– Батюшка, а есть ли у Вас какая-то воскресная школа?

– Есть школа, 70 детей при ней.

– И кто с ними проводит занятия?

– Сначала у нас были все свои учителя, потом пришли новые учителя из России, Украины, с педагогическим образованием. Мы постепенно ввели их в нашу школу для того, чтобы они приняли наш навык, чтобы дышали нашим духом в школе, и теперь они преподают у нас – 11 учителей. Слава Богу, преподаем все, что положено. Русский язык, письменное чтение, литературу, поэзию, Закон Божий, русскую историю, танцы национальные. Я понимаю, что в наших условиях дать им образование, которое они получают в России, невозможно, но наша главная цель в том, чтобы они хоть общались по-русски и чтобы чувствовали себя русскими. Пусть он плохо говорит, но пусть чувствует себя русским. Пусть они лучше останутся при нас, и постепенно у них улучшится русский язык. Но очень много зависит от родителей, чтобы и дома тоже занимались, потому что родители не занимаются. И жалко видеть, как молодой человек, который приехал из России, говоря прекрасно по-русски, за год, за два, за три уже вставляет в речь английские слова, как говорят: английский язык не выучил, а свой потерял.

И вот я замечаю, что у меня трое или четверо прислужников, совсем недавно приехавших за последние пять лет, уже не могут по-русски посчитать, сколько просфор. Вот эта потеря русского языка – великая трагедия. Мы-то старались 90 лет за границей сохранить его, а здесь те, которые сейчас приезжают, не имеют возможности его сохранить, потому что родители дома тоже практикуют английский.

– Я знаю, здесь в Австралии, в Мельбурне конкретно, много разных церквей, ветвей, отклонений. Расскажите об опыте вашего преодоления сектантства, уклонения людей в другие религии.

– От Русской Церкви?

– Да. Конечно же. Потому что много сманивают людей.

– Люди по природе ищут себе какую-то экзотику, какую-то восторженность, что-то новое, что-то уникальное, и их вера построена на эмоциях, вместо того, чтобы быть построенной на глубоком осознании взаимоотношений человека с Богом. Не зная своей веры, они ищут ответы на свои житейские вопросы в чужой вере. И это очень печально.

Поэтому я провожу, помимо приходской школы и помимо общих бесед в воскресенье, богословский курс, тот же, что я читаю в университете. Вы думаете, что весь приход приходит? Нет. Человек 12-15 приходит, а 215 дома сидят, их это не интересует. И потому их легко сбить, отбить от веры и отправить в ересь. К сожалению, это есть. И может, надо добавить к этому всему, что когда люди начали выезжать из Китая (а у меня много прихожан из Китая), им всякие баптисты и прочие обещали помочь с переездом, если они к ним перейдут. И такие люди переходили к ним для того, чтобы быстрей уехать, кое-кто из них вернулся в православие, кое-кто остался: «Спасибо им, они нас спасли. Православная Церковь нас не спасла». Есть и такое. Потом, есть группа женщин, которые говорят: «Вы знаете, мы будем баптистами, потому что баптистам запрещено пить. И наши мужья-пьяницы перестанут пить». Ну, ушли к баптистам, а мужья продолжают пить. И не только продолжают пить, а находят, что и другие баптисты тоже пьют. Вот, такие ложные приманки, которые людей тянут в чужую среду.

Но это все, конечно, построено на одном – на незнании своей веры. У них нет глубокой веры, у них нет чувства лояльности по отношению к своей Церкви, они не чувствуют, что Церковь и они – это одно, а одно без другого жить не может. Они утратили это, и потому они вот так болтаются. А есть такие, которые были у баптистов, и пошли к пятидесятникам, а были в свое время православные, но теперь вообще сидят дома.

– Батюшка, отдельная страница у Вас, Вы стали благочинным и управляющим делами епархии. Расскажите о своем опыте, как Вы начинали? С какими проблемами сталкивались, и в чем особенность работы вашей в данных должностях, здесь в Австралии?

– Вы знаете, самое главное – это сохранить дружбу среди священников. Если священники дружные, между собой гораздо легче работать. А для этого, что мы делаем: вот, например, на Пасху все приходы собираются в одном храме, и мы проводим пасхальную вечерню. В этом году здесь, в следующем году там, еще через год – в другом приходе. И не только мы молимся вместе, но и устраиваем потом общее чаепитие для всех людей, чтоб и миряне пообщались между собой.

В день престольного праздника у нас все храмы закрываются, и мы едем в тот храм, где праздник происходит. Это очень помогает людям. Это дает им чувство, что мы едины духом и что они не страдают от одиночества. Священникам я помогаю решать всякие юридические, церковные вопросы. Вот это фактически то, что и делает Архиерей, как любящий  отец. Мне приходится все это делать в его отсутствие.

– А есть у Вас какой-то секретариат, кто Вам помогает?

– В епархиальном управлении, конечно, есть, и у меня здесь два личных секретаря. Один для английского языка, второй для русского. И я могу в моей канцелярии, через интернет выйти на любого человека. Как-то вот так мы общаемся.

– Да, батюшка, это, конечно, огромная работа. И еще один вопрос: я уже познакомился с газетой тут у Вас. Расскажите, пожалуйста, о ней, как давно она выходит? И какие основные темы затрагивает?

– Газета уже выходит 19 лет, описывает нашу приходскую жизнь и жизнь общества. Во-первых, нам хочется проинформировать людей о том, что происходит. Во-вторых, сообщить новости, которые касаются всех. Это очень важно, потому что многие наши люди уже плохо говорят на английском или, по крайней мере, плохо понимают то, что в новостях скажут. И потому мы стараемся им это расшифровать. Хочется также оставить какую-то память о том, что было, и потому мы издаем эту газету. Она небольшая, но, тем не менее, мы стараемся, чтобы она была интересной, и, как не странно, ее читают в России.

– А есть она в электронном виде, сайт есть, да?

– Да, да. Когда кто умирает и прочее, очень важно указать, потому что здесь очень много людей в доме престарелых умирают, к сожалению. А может, они в русском обществе были кем-то когда-то, а потом исчезли с глаз долой. А потом вдруг кто-то услышал, что умер такой-то, ах, как же так, как жалко. И мы этим как бы стараемся оказать услугу. Некрологи пишем иногда.

– Батюшка, официального штата в газете у Вас нет, я так понимаю. Вы и Светлана, вдвоем, да?

– Да, вдвоем.

– И вот еще что хотелось спросить: а номера газеты сохранились – первые номера?

– Вот они все, в переплете красном.

– Я бы хотел к нашей беседе сделать небольшое приложение, страниц пять выборок из газеты, если Вы не возражаете. Я потом со Светланой поговорю, она мне поможет.

– Пожалуйста. Как управделами, в мои обязанности также входит издание епархиального журнала «Церковное слово», который издается с 1951 года и является исторической хроникой жизни нашей епархии. С первого дня и до сегодняшнего это тоже нужно делать мне, но здесь есть люди, которые присылают свои материалы иногда. Из разных концов страны.

– А нельзя ли этот журнал тоже посмотреть?

– Да. Пожалуйста, тоже у Светланы.

– Спасибо, отец Михаил.

Беседовал Вадим Арефьев