История сельской общины как сословного института, руководившего всей жизнью деревни - хозяйственной, общественной, семейно-бытовой, - прослеживается по историческим источникам со времен Русской Правды, своеобразного первого писаного государственного кодекса ХII в.
Территориальная (соседская) община была универсальной формой социально-хозяйственного бытия русского крестьянства, повсеместность ее распространения лишь свидетельствовала о ее необходимости и как бы "самовозникновении" на новых вновь заселяемых русскими крестьянами землях. Прослеживая этапы истории этого важнейшего института, следует прежде всего иметь в виду, что на протяжении веков его функции не оставались неизменными. Дело в том, что с усилением государственного аппарата и развитием феодального землевладения функции сельской общины медленно, но неуклонно сужались. Если по Русской Правде община привлекалась к судебно-следственному процессу, а ее представители - к княжескому суду и вплоть до XV в. она играла немалую роль в местном управлении (раскладка и сбор налогов, судебные разбирательства), то с расширением феодального землевладения ее роль в местном управлении все более и более умалялась. Поэтому историю сельской общины следует рассматривать в двух ракурсах - собственно государственном и внутридеревенском управлении.
Сельская община всегда оставалась основой организации земледельческого производства, и, естественно, землепользование и землевладение были для общин задачей первостепенной; поэтому разрешение этих задач играло очень существенную роль в жизнедеятельности общин, тем более когда дело доходило до государственного судебного разбирательства при возникновении споров и тяжб. Упрочению и развитию системы феодализма на Руси было свойственно правовое своеобразие разных общественных взглядов на земельную собственность. Государственная власть в лице великих князей московских неуклонно придерживалась убеждения, что вся земля составляет ее собственность и только ей принадлежит право безусловного земельного распоряжения. На этой правовой установке базировалась поместная система, когда служилый человек получал поместье на праве условного владения, до тех пор пока он (или его потомство) нес свои воинские обязательства. Феодальные владения - вотчины при всей безусловности права наследования по родственным линиям, тем не менее, находились под контролем княжеской (позднее - царской) власти, которая могла их конфисковать, ограничить права распоряжения и т.п. Только в XVIII в. господствующее сословие - дворянство добилось от верховной власти права собственности на свои земельные владения с безоговорочным распоряжением ими.
Общинное крестьянство, рассматривавшее свои владения как принадлежность всей общины, выработало на основе обычая свое право, в основе которого лежал принцип потомственного владения крестьянским двором и частью освоенных им общинных угодий.
Сохранившийся актовый материал XFV-XV вв. содержит любопытную формулу, как бы совмещавшую два принципа - государственного и обычного права. В различных документах, вышедших из крестьянской среды в связи с различными земельными спорами, эта формула звучала так - земля великого князя, а нашего (крестьянского) владения. Общины, сплошь и рядом представлявшие целые волости, жестко боролись за свои владения, и они часто обращались к великокняжескому суду.
Обращаясь к этим документам XIV-XV вв., можно увидеть некоторые черты крестьянского мировоззрения: черносошное крестьянство того времени признавало принадлежность земли великокняжеской власти и вместе с тем рассматривало землю как свою, волостную, находившуюся в его коллективном владении с правом распоряжения; оно же считало, что великокняжеская власть обязана охранять крестьянское общинное черносошное землевладение, а тем самым и саму общину (Черепнин, 1960. С. 264, 266, 268, 274, 275). По крайней мере с конца XV в. государственное писаное право учитывало нормы, определявшие положение мирских сообществ, и регулировало в той или иной степени их отношения с верховной властью и ее представителями на местах. Жалованные грамоты великих князей и судебники 1497 и 1550 гг. законодательно упрочивали положение мирских крестьянских представительств в системе местного управления. Крестьянское владение угодьями в границах общины-волости в равной степени прослеживалось повсеместно, вне зависимости от того, были ли они черносошными, дворцовыми или входили в состав феодальных вотчин. Община-волость обладала немалыми правами, которые в значительной степени вытекали из структуры ее существования. Община-волость возглавлялась волостным сходом, который выбирал должностных лиц волости (старост, сотников, или соцких), раскладывал и утверждал возлагаемые на волость повинности. Эта демократично выборная организация обладала немалой и разносторонней властью; за ней оставались судебно-розыскные функции, сохранявшиеся со времен Русской Правды, организация выполнения государственных повинностей, распоряжение вымороченными и свободными земельными угодьями и прием новых поселенцев, надзор за состоянием общинных угодий и их охрана от внешних посягательств. Все эти хозяйственно-административные, фискальные и полицейские функции общины-волости силой обстоятельств заставляли считаться с ней и центральные дворцовые управления и местных феодалов-соседей. В лице своих выборных представителей община-волость выступала со своими жалобами непосредственно перед верховной властью. Она же охраняла установившийся обычай отмечать храмовые праздники с их "пирами" и "братчинами", на которых могли обсуждаться и решаться местные дела {Покровский Н.Н., 1973. Гл. 2). Вместе с тем актовые источники XTV-XV вв. позволяют судить об определенном этапе в истории сословной крестьянской организации в системе феодального государства, в котором именно общинное землепользование, как это ни парадоксально, облегчило верховной власти, не встречавшей сопротивления частных земельных собственников, объявить себя верховным собственником земли, сохраняя за общинами функции местного самоуправления и тем самым инкорпорируя их в систему государственного управления. Следует иметь в виду, что этот этап заложил в крестьянском самосознании глубокий след - двойственная основа земельного права навеки оставалась в сознании крестьян-общинников, а общинная организация оставалась основой сельского существования и хозяйствования, несмотря на серьезнейшие изменения в дальнейшем крестьянского бытия.
XVI век положил начало трансформации общинной организации. Именно с этого времени начались массовые расхищения волостных земель все более и более умножавшимися помещиками. Создание поместной системы привело к гибели общину-волость в центральных уездах России. Община из волостной организации превращалась собственно в сельскую и замыкалась в своей деятельности границами частнофеодальных владений, а жизнь крестьян-общинников регламентировалась "кодексами" помещиков и вотчинников, о чем можно судить по сохранившимся материалам более позднего времени (XVII-XVIII вв.).
В областях, где поместное замлевладение не получило развития, община-волость продолжала существовать, местами вплоть до второй половины XIX в., в ее истории основным мотивом становится борьба с все более усиливавшейся бюрократизацией местного управления. Общины-волости сохранились прежде всего в северной, заволжской части России, в Поморье - от Карелии до Урала. До середины XVI в. местное управление в этом регионе возглавлялось присылавшимися из Москвы кормленщиками, с которыми общины-волости, отстаивая свои прерогативы, вступали в острые противоречия. В середине XVI в. правительство Ивана IV распространило на северный регион земскую реформу, по которой все местное управление передавалось выборным органам общин-волостей (сходам разных рангов и выборным на них должностным лицам) {Носов; Копанев, 1978). Эта система сумела пережить террор опричнины и существовала до конца XVI в., пока в России не началось введение на местах воеводского управления, с которым общины-волости фактически делили власть. В XVII в. земское управление достигло своего расцвета, о чем свидетельствует классическое исследование М.М. Богословского, в котором автор подробно исследовал земельные отношения на Севере, структуру земских миров с их многочисленными функциями как "хозяйственного союза, церковной общины и юридического лица".
Норма Соборного уложения 1649 г., прикрепившая крестьян к земле, на Севере фактически не действовала, при сохранившемся на праве обычая подворно-потомственным владении наделом и праве пользования общинными угодьями севернорусский крестьянин пользовался свободой в хозяйственной деятельности. Правительство безуспешно стремилось предотвратить переселения черносошных крестьян (особенно в Сибири), но исходило не из нормы Уложения, а из фискальных интересов казны; в конце концов для него было безразлично, где платил государственные налоги черносошный крестьянин. Сами же общины-волости вовсе не были сторонниками запрета передвижения своих членов (Копанев, 1984. С. 56-66).
В XVIII-XIX вв. севернорусская община сохранила свою внутреннюю сущность, хотя подвергалась беспрерывному давлению со стороны системы централизованного государственного управления; "попечительство" губернских властей вело к их вторжению во внутреннюю жизнь общины, которая превращалась в низшее звено административно-фискального управления.
Земские миры Севера сыграли огромную роль в сохранении гражданского самосознания в среде северного крестьянства и посадского населения, что проявилось в годы польской интервенции в начале XVII в., в активной его роли в работе земских соборов, в годы деятельности Уложенной комиссии 1760-х годов и в повседневном отстаивании своих прав. Более того, именно севернорусское крестьянство, сыгравшее первостепенную роль в хозяйственном освоении Сибири, принесло туда земские традиции.
Возникновение сельской общины в первые же десятилетия освоения Сибири севернорусским крестьянством свидетельствовало о ее необходимости для переселения и тем самым естественности ее регенерации на вновь заселяемых местах. Типологически сибирская община была близка к севернорусской, коль скоро она вырастала на основе общественных представлений первых переселенцев. Фактически она проходила тот же путь развития, как и на Севере, с той лишь разницей, что российская действительность XVII-XVIII вв. существенно ускоряла движение этой социальной организации на ее пути к низшей административной инстанции. Уже первые поколения русских переселенцев доказали местной и центральной властям всю тщетность попыток лишить их права передвижения. Было вполне очевидно, что земледельческое освоение сибирских земель может опираться только на хозяйственный опыт, принесенный переселенцами. Документы XVII в. неоспоримо свидетельствуют об использовании этого опыта не только с чисто хозяйственной точки зрения, но и с социальной.
Нарождавшееся сибирское крестьянство в своих обращениях (челобитных) к властям сплошь и рядом действовало от имени не одного селения, а нескольких, что позволяет думать об образовании общин-волостей. В процессе земледельческого освоения земель и создания пашен образовывались "повальные" объединения, явно общинного происхождения. Эти объединения, совместно проводя освоение угодий, создавали основу обычно-правового семейно-насле детве иного владения землей. О роли общины в общественной жизни сибирского крестьянства четко свидетельствуют документы, обращенные к местной и центральной власти (Александров В.А., Покровский Н.И. Гл. 1). По сути дела эти обращения касались очень разных обстоятельств местной жизни - обложения и несения повинностей, порядка землепользования, полицейско-административного надзора, личных обязательств общинников, злоупотреблений и превышения власти приказчиков, назначавшихся воеводами, выборов общинами старост и выдачи им мирского "выбора" и т.п. Многообразие всех этих житейских обстоятельств, не говоря уже о прямых столкновениях общин с местной администрацией, свидетельствовало о широте мирского мышления, четко отражавшего не только сословные интересы, но и представления крестьян о значимости и возможностях своего сословного органа.
Официально территориальные общины-волости были признаны положением 1797 г., по которому в них устанавливалась численность населения, но фактически они складывались много раньше, а их выборные органы утверждались уездной или заводской администрацией и до 1780-х годов.
В процессе бюрократизации местного управления по указу 1805 г. в общегосударственном масштабе повелевалось на волостных сходах собираться только дворохозяевам; в 1822 г. было определено количество сельских поверенных, которые могли представлять свои селения на волостных сходах. Тем не менее сходы по-прежнему выражали прежде всего интересы миров. Весьма показательно в этом отношении существование выборных мирских поверенных, которым поручалось разрешение всяких сельских дел с местной администрацией и которые, по крестьянскому убеждению, обладали личной неприкосновенностью. И в XVIII и XIX вв. волостная община не только занималась раскладкой податей и повинностей, но и активно боролась за возможность их выполнения, исходя из своих трудовых и материальных ресурсов. Общины, регулируя сельскую жизнь, в Сибири даже брали на себя функции Синода и сами выносили решения о разводе мужей и жен. Таким образом, волостная и составлявшие ее сельские общины при всех возлагавшихся на них административно-управленческих функциях сохраняли свой авторитет социальной организации сибирских крестьян.
Сельская община, попавшая в центральных районах Европейской части страны в условия крепостнической, личной зависимости от феодалов-землевладельцев, шла своим путем, и ее общественная роль приобретала специфические черты, отражавшие социальную приниженность местного крестьянства по сравнению с севернорусским и сибирским. Гибель черносошных общин-волостей в центре страны особенно очевидна стала во второй половине XVI в. с развитием поместной системы. Селения замыкались в рамках сельских общин; однако, несмотря на то что административно-хозяйственные, фискальные, полицейские функции по управлению поместьями и вотчинами дворцовых и монастырских владений находились в руках их владельцев, осуществление этих функций вовсе не обходилось без участия представителей сельских общин. Старосты и целовальники, как выборные представители миров, постоянно упоминаются в самых разнообразных документах XV-XVI в., именно к ним обращаются дворцовые грамоты, отписки помещиков и вотчинников.
Так или иначе регулирование в исполнении тяглых обязанностей крестьян происходило при взаимодействии владельческого аппарата управления и общинных представителей. Разумеется, степень подчинения общинного аппарата управления аппарату вотчинному зависела от общего процесса "освоения" феодалами общины, в котором она при всех обстоятельствах попадала в ситуацию безусловно проигрышную. Первоначально даже в XV-XVI вв. общинное управление вторгалось главным образом в сферу выполнения тягла, что так или иначе влекло за собой изменения в системе общинного землепользования, когда феодал заводил собственное пашенное хозяйство. При этом распределение тяглых обязательств между отдельными дворохозяевами порождало необходимость их соответственного уравнения в землеобеспечении, а так как в силу естественной демографической изменчивости состояния рабочих возможностей каждого двора возникала потребность постоянного пересмотра уровня этого землеобеспечения (тем более сужавшегося в силу развития собственно барской пашни), то следствием всего этого явилась замена наследственно-подворного принципа деревенского землевладения на принцип предельно-уравнительный. Это изменение происходило стихийно и было результатом общинной инициативы.
Одновременно происходило усиление частнофеодального надзора над общественной и семейной жизнью деревни. Феодальная регламентация поместной деревни отразилась в сохранившихся частновладельческих "кодексах", в которых владельцы по-разному определяли роль сельской общины и ее функции. В основном эти "кодексы" составлялись на протяжении XVIII в., т.е. на заключительном этапе "освоения" феодалами деревни. По этим своеобразным документам прослеживался очень разный подход частнофеодальной правовой мысли к определению функций сельской общины {Александров В.А., 1976. Гл. 2). Лишь меньшая часть русских помещиков стремилась максимально регламентировать все обстоятельства деревенской жизни и поставить общины в условия чисто полицейского мелочного надзора. Такие случаи наблюдались только в барщинных хозяйствах, где каждый шаг крестьянина подпадал под какой-либо параграф барской инструкции. В таких имениях роль общинных представителей низводилась до уровня надсмотрщиков и доносчиков, а изредка случалось даже упразднение общины. К такой системе склонялись видные политические деятели первой половины XVIII в. - А.П. Волынский, В.И. Татищев, чуть позднее - Самарины, Шепелевы и др.
В оброчных имениях, наоборот, помещики или вовсе не вмешивались во внутреннюю жизнь деревни и интересовались лишь фискальными поступлениями, либо формально передоверяли все функции управления при своем общем контроле выборным общинным представителям (бурмистрам и старостам). Такое управление известно с XVIII в. в имениях кн. Г.В. Грузинского, И.И. Шувалова, кн. С.Г. Куракина, В.Г. Орлова и многих иных. Разумеется, в этих случаях сельская община полностью сохраняла свои функции по управлению деревней, причем наблюдалось даже своеобразное взаимовлияние функций общинных и вотчинных административных "управителей". Так, у Орловых все нити управления их огромными владениями стягивались в главной конторе, за которой оставлялся общий надзор и решения по спорным вопросам. Между тем бурмистры, управлявшие отдельными вотчинами, и прочие "чины" выбирались миром; они же осуществляли все административные и судебные функции внутри поместья.
Ежегодно мир избирал комиссию счетчиков по проверке мирских расходов, комиссию по определению оброчных обязательств каждого двора, а отсюда и его земельного обеспечения. В случае необходимости решать иные наиболее важные вопросы эпизодически создавались мирские комиссии, решения которых утверждались сходом (рекрутские наборы, спорные семейные отношения и т.п.). Орловы строили свое управление вотчинами прежде всего с учетом мирских традиций и крестьянской взаимопомощи. Есть свидетельства, что именно поэтому "кодекс". В.Г. Орлова пользовался популярностью среди русских помещиков конца XVIII-началаXIX в.
Наконец, существовал третий вариант отношений между помещиками и крепостными крестьянами, когда сельское управление основывалось на смешанном вотчинно-общинном принципе, при котором за общиной сохранялись существенные права по контролю над вотчинной администрацией. По сохранившимся систематическим данным о деятельности мирских сходов в с. Писцово Не-рехтского уезда (за 1730-1790 гг.), принадлежавшем кн. Долгоруким, в с. Никольском Рыбинского уезда (за 1770-1812 гг.), принадлежавшем Орловым, и в с. Аксеново Чухломского уезда (за 1809-1820 гг.), принадлежавшем Дмитриевым-Мамоновым, отчетливо прослеживается их компетенция в тех случаях, когда общинная самодеятельность не была задавлена вотчинными управителями (Александров В.А., 1976. С. 139). Как правило, преимущественное внимание на сходах уделялось тяглому обложению, земельным и финансовым вопросам; систематически на сходах осуществлялись выборы общинной администрации и мирских комиссий, а также разбирались частные жалобы, иски, просьбы по имущественным, семейным и иным делам, выносились решения по мелким судебным делам и мирской помощи; эпизодически сходы обсуждали порядок выполнения рекрутской повинности и иных натуральных государственных повинностей (дорожной, мостовой и т.п.), обеспечения приходской церкви и местного причта.
После ожесточенной полемики перед реформой 1861 г., посвященной судьбе сельской общины, она была сохранена. Законодательно были обусловлены общинное устройство и его взаимосвязь с общим государственным управлением. В целом община оставалась социальной организацией крестьянства. Более того, государственная власть при проведении судебной реформы 1860-х годов, направленной на создание общей межсословной системы судопроизводства, вынуждена была для разрешения гражданских дел между крестьянами учредить особые волостные суды, где делопроизводство осуществлялось в большей степени на основе обычного, но не государственного права.
Учреждение волостных судов объяснялось тем, что нормы деревенского общежития и семейного быта, строго соблюдавшиеся среди крестьянства, сплошь и рядом противоречили государственному гражданскому праву. Общинное крестьянское мировоззрение, сохранявшееся в эпоху развивавшегося аграрного капитализма, усложняло положение общины как социальной организации мелких производителей, где сохранялись традиционные мирское управление, порядок землепользования и бытового уклада. Освобожденная от помещичьей власти земельно-передельная община законодательно получила право коллективной собственности на землю и распоряжалась ею по своему традиционному усмотрению. Однако административный надзор местных властей и учрежденный в 1880-е годы институт земельных начальников сужали демократизм общинных сходов; переделы и выход из общины затруднялись. В регионах с наследственно-подворным общинным землепользованием в зависимости от местных обстоятельств сохранялись старые и возникали новые правила землепользования. Так, в Сибири общими чертами землепользования оставались захватные права на пахотные участки и общая собственность на все остальные угодья (сенокосы, леса, рыбные ловли и т.д.); община усиливала регулирование в пользовании наследственных усадебных участков, сенокосов и пастбищ, участков под заимками.
Во второй половине XIX в. повсеместно усиливалась распорядительная роль общины в землепользовании. Сельская община, веками проявлявшая удивительную приспособляемость к изменявшимся условиям существования деревни, в конце XIX - начале XX в. находилась в трудной ситуации. Она оставалась сословной, крестьянской организацией, но неделимая общинная собственность на землю все более вступала в противоречие с развивавшимся аграрным капитализмом. В 1906 г. царское правительство реформой П.А. Столыпина попыталось разрешить это противоречие, предложив крестьянам-общинникам выделяться вместе с наделом (на праве собственности) из общины "на хутора" и, чтобы разрядить земельный голод и социальную напряженность в центральной русской деревне, тем более способствовать переселенческому движению в Сибирь, Среднюю Азию. Однако широкие слои крестьянства, видевшие в общине социальную защиту, стали противодействовать растаскиванию общинной земли, и цель реформы П.А. Столыпина достигнута не была.
Февральская и Октябрьская революции также не способствовали дальнейшей эволюции общинной организации. Советская власть, выступая за национализацию земли и превращение общины в "демократический соседский союз" земельных пользователей, по сути дела вернулась к типологически пройденному этапу владения земли государством. По принятому в 1922 г. земельному кодексу, община признавалась самоуправляющейся преимущественно в поземельном отношении организацией с уравнительным землепользованием отдельных хозяйств и совместным использованием угодий. Но уже спустя семь лет сплошная коллективизация уничтожила мелкого сельского производителя, а с ним и его общину, превратив русского крестьянина в наемного рабочего с клочком приусадебной земли. Гибель сельской общины, возможности которой не были исчерпаны на пути кооперации сельскохозяйственного производства, имела тяжелые последствия для России.
Сельская община, помимо своей социальной значимости, поддерживала традиционные представления огромной массы сельского населения о сохранении угодий и порядка их использования (сплошь и рядом экологического характера), о нормах и формах общественного и соседского поведения в разных возрастных группах (Громыко, 1986), об обрядах и праздниках, связанных с циклами сельского производства. Иначе говоря, община содержала в себе воспитательную функцию, которая с огосударствлением деревни и всевластием местных властей разных рангов размывалась в среде сельских жителей; вместе с ней исчезали целые пласты народной культуры (праздники, развлечения, фольклор, историческая память и т.п.).